Живёт в городе Евпатория, на западе
Крымского полуострова, семья Горяиновых:
Андрей, Аня и девять детей. Младшей – 8
месяцев, старшему – 6 лет. Те, кого родила
Аня, и те, кого бросили в больницах и домах
ребёнка.
Официально, по бумагам – они «детский
дом семейного типа». Но Горяиновым и в
голову не приходит, что можно разделить
малышей на «своих» и «чужих». Аня со скрытой
болью рассказывает, как недавно, во время
прогулки, к ним подошла женщина и
бесцеремонно принялась расспрашивать: «Это
– всё ваши?... И что, Вы их всех сами родили?»
– Мы семья. И они все наши дети.
Сыновья и дочки.
КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ?
Андрей отвечает на этот вопрос,
начиная... с сотворения мира:
– Наш давний прапрапра...дедушка
сделал большую глупость. И мы все её
расхлебываем по сей день.
– Ведь куда ни посмотри сейчас –
везде брошенные дети... – тихонько
подключается к разговору Аня.
Андрей жил в Евпатории. Его
родители – педагоги, и он тоже всегда
подумывал стать учителем. И очень хотел,
чтобы семья у него была очень большая. Видя,
что творится с детьми на «разломе эпох»,
Андрей принялся изучать методику, искать
своё место, чтобы хоть чем-то помогать
обездоленным малышам. Аня Рыженко – из
Симферополя, была преподавателем
английского и немецкого языков в Крымско-Американском
колледже. А потом они встретились. Об этом в
кругу их друзей ходит легенда. Впрочем, в
ней всё – правда.
Андрей приехал работать вожатым в
детский христианский лагерь у подножия
горы Мангуп. И Аня тоже. Андрею хватило
одного раза увидеть ее, чтобы потерять
голову. И немного позже он позвал Аню на
прогулку. Поднялся с ней на самую вершину
горы, достал припрятанный букет цветов и
сделал предложение.
Аня смеётся:
– Я до последней минуты ничего не
подозревала... Думала, просто гуляем...
...В это время Серёжа, который затем
станет старшим из детей Горяиновых, уже
родился на свет. О том, что было с ним в эти
первые годы жизни, писать здесь не хочется.
Да и не нужно.
Андрей и Аня поженились в конце
уходящего века, в октябре 1999 г. К этому
времени они уже вынашивали идею семейного
детского дома. Планировали начать его
вместе с друзьями.
АНДРЕЙ: Но тогда все ещё было
очень смутно. Мы понимали: что-то нужно
делать; у каждого был свой опыт и желание
найти себе приложение. Один из тех, с кем мы
тогда всё это задумывали, врач Дима
Поберский, работает в нашем проекте по сей
день. Он стал нашим первым консультантом в
области медицины, по сути – семейным врачом.
Были ситуации, когда без него... не знаем, что
было бы. Когда мы стали просчитывать
варианты, в какой форме можно было бы
работать с детьми, сколько денег нужно,
чтобы хоть что-то сделать, в какой форме
регистрироваться, – выяснилось, что без
финансовой помощи извне реализовать это
невозможно. На какой-то момент затея
затихла; я работал с детьми в школе,
преподавал физику и математику, вёл кружки.
А затем нашими партнёрами стала
американская организация «Христианский
детский дом Огайо». Они решили расширять
свою помощь детям за пределы США. Вышли на
нас, подключились к нашим проектам, планам,
идеям. Сказали: «О'кей, начинай работать,
будем помогать». Мы и начали...
СЫНОВЬЯ И ДОЧКИ
– Кто появился в семье первым?
– Первым я взяла себе мужа! –
смеётся Аня.
В октябре 2000 г. у них родился Саша. А
затем...
АНЯ: Мы должны были взять мальчика, а его
усыновили. Нам сказали: берите девочку. Мы
взяли и ни разу не пожалели. Мы вообще не
выбирали ни одного ребенка, решили: пусть
все будет по Его воле.
АНДРЕЙ: Мы начали работать – и
оказались в потоке. Всё как-то решалось...
Об остальных детях они
рассказывают вместе.
Той, первой, девочкой в ноябре 2001 г.
стала Оля. Она попала в семью в самом раннем
возрасте: примерно в 4 месяца (точного
возраста никто не знает, её на улице нашли...)
Оля очень долго не улыбалась.
Серёжа приехал домой через полгода,
в июле 2002 г. Ему было почти 5 лет. Сначала он
не верил, что у него что-то может быть «своё».
Получит в подарок игрушку – и тут же
сломает: не своё, не жалко. Настороженный
был, как загнанный волчонок. И ничего не
знал: не только букв или цифр, но и названий
самых элементарных вещей. А оказался умным
и фантастически любознательным ребёнком.
Сережа в семье самый старший – и
воспринимает это не только как
превосходство, но и как ответственность.
Серёжину родную (по крови) сестру
Асю мы смогли забрать только через месяц, 11
августа. Ей был уже год и два месяца. Её
встреча с Серёжей была трогательной. Ася
его не узнала, а Серёжа очень обрадовался.
Поначалу Ася у нас с рук не слезала,
особенно на прогулке, вне дома. Стоило её на
пляже поставить на ножки – начинала рыдать.
Но быстро оттаяла.
Пятый ребенок – это Дима. За Димку
мы очень переживали: видели его в больнице,
когда ему было четыре месяца. Может быть,
если бы взяли его тогда, меньше было бы у
него проблем. Мы за него просили, но, по
целому ряду не зависящих от нас
обстоятельств, не смогли в тот раз забрать.
А в следующий раз мы увидели Диму только
через год, когда забирали Асю. Его уже
отправляли из больницы в детский дом в
Симферополь. Мы бегом, с Олькой на руках,
успели собрать все документы до
опекунского совета и 5 сентября забрали
Димку себе. Он очень плохо ел, мы вместе с
бабушками и дедушками уговаривали его, чуть
ли не приплясывали вокруг. А самое жуткое –
он не умел плакать. Вместо этого всё скулил,
как побитый щенок... Одеваем – скулит,
посадим на стул – скулит, покажем игрушку –
скулит...
Марина появилась в марте 2003 г. Мы
пришли в Дом малютки, нам сразу предложили «хорошую
девочку», – и мы сказали, не видя: «Берём»!
Забрали Маринку домой в день, когда ей 7
месяцев исполнилось.
Когда мы приехали в больницу
смотреть Настю и Лёню, Настю сразу решили
забрать. А вот с Лёней... Он при нас такой
скандал с лечащими врачами закатил, что мы
сначала испугались – справимся ли?
Приехали домой – и стало так стыдно! На
следующий день вернулись в больницу и
написали заявление. 7 апреля забрали его
домой. В три с половиной года, почти в четыре,
он играл с погремушками. Вообще ничего не
знал, ничего не умел: шнурки завязывать,
рубашку надевать... (А память оказалась
феноменальная – он уже читать научился...)
АНЯ: В тот день, когда привезли
Леню, единственный раз у меня была истерика:
«Не справимся! Всё, у меня больше сил нет.
Они есть только у Бога. Осталось, чтобы Он
мне их дал...» Я тогда еще и беременная
ходила... Спрашиваешь Лёню: «Что ты любишь
кушать?» – «Не знаю...» Ел все подряд, что
давали... Когда он впервые недовольно
скривился над едой, мы так радовались!
Почувствовал вкус жизни!
А Настя в мае появилась как будто
тут и была, все дети её сразу приняли. А вот
она других детей боялась: если до неё
дотрагивались, дралась и кричала. И ходить
не умела. У нее был сильный рахит, все время
сидела. И мы водили Настю по двору, надели
самые тяжелые ботинки.
Последней стала Ксюша – она у меня
родилась 12 сентября. Все её ждали. Дети
навещали меня в роддоме. Особенно
волновались Саша с Олей... Ксюше все
обрадовались, кроме Марины. Маринка такой
бунт устроила!!! Она же теперь стала не самая
маленькая...
У каждого из наших детей мы
обязательно отмечаем два праздника: день
рождения – и день приезда из больницы домой,
в семью. Такой день есть у всех: Саша и Ксюша
тоже ведь из больницы домой приехали...
НУЖНО БЫЛО ВСЁ НАЧИНАТЬ СНАЧАЛА
На одной из фотографий четверо
детей, в том числе и старший, Серёжа, сидят
рядышком на диване... с сосками во рту!
Почему?..
АНДРЕЙ: Соски – это была
необходимая терапия. Мы сами предлагали их
всем детям, когда они входили в нашу семью.
Каждый ребёнок вначале был «закрыт», скован
своим прошлым, и нужно было ломать эту его
скорлупу. Причём, сделать так, чтобы он и сам
тоже её ломал изнутри. И вот мы с ними
проживали заново всю их прежнюю жизнь такой,
какой она могла бы и должна была быть. (Только
с Олей у нас этого этапа не было: она пришла
к нам совсем крошечной). Вот и получилось,
что Серёже в его четыре с лишним года
сильнее, чем остальным, было необходимо
заново ощутить себя младенцем. Так что
первые три месяца мы давали соску и ему.
Более того, мама возила иногда Серёжу по
городу в коляске: ему так хотелось, чтобы
его катали, как маленьких детей. Иногда он
просил: «Мама, покорми меня с ложечки». Аня
кормила. А я его запелёнывал, клал на руки и
укачивал, как грудничка. Сережка не
отбивался; ну, в первый раз стеснялся
немножко... – а потом с такой радостью
засыпал на руках! (И один раз вдруг, засыпая,
спросил: «Папа, ты меня тоже бросишь?»
Видимо, в таких случаях и говорят, что для «работы»
с детьми нужны крепкие нервы...)
Так и с другими детьми: день ото дня
мы пытались компенсировать недостаток
тепла, заботы, ласки, любви за все
предыдущие годы. До сих пор я то одного, то
другого из старших беру на руки и качаю...
А у Лёни поначалу, если его брали на
руки, возникал панический ужас, что его
уронят. Он кричал: «Поставь!» Никакого
доверия не было. Пришлось объявлять войну,
чтобы отвоевать Лёню у самого себя, то есть
его доверие к нам завоевать. Учились
доверять друг другу. В результате –
совершенно неожиданно для нас, мы к этому
специально не стремились! – у детей даже
стал возникать эффект замещения: они
начинали чувствовать, что всю жизнь провели
в нашей семье: «Папа, помнишь, – когда я был
маленьким, я спал в этой кровати...».
И теперь все скоростными темпами
навёрстывают упущенное, учатся с охотой и
радостью.
СЕМЬЯ КАК ИГРА
– То есть, вы с детьми играли в то,
чтобы они вернулись в младенчество?
АНДРЕЙ: Педагогика – это, в каком-то
смысле, игровой процесс. И классик
правильно утверждал: вся жизнь – это игра.
Только нужно понимать, что есть НАСТОЯЩАЯ
игра. Та, в которую играют дети...
Для ребёнка игра – самоценность,
она значима и ценна сама по себе, как жизнь.
Сами по себе ценны складывающиеся в этой
игре отношения. «Будьте как дети», – это
ведь именно об этом сказано: не ищите
ценностей вне своих отношений с людьми,
играйте в их жизни те роли, которые принесут
им радость! Такая игра всегда предполагает
искренность отношений между её участниками,
возможность делиться радостью друг с
другом в служении.
Но как только мы создаём себе
ценность, находящуюся вне игрового
процесса (карты, тотализатор, лицемерие с
целью добиться какой-то выгоды для себя) –
мы переходим в сферу «взрослых игр». И вот
их-то и следует избегать. В таких играх
изначально предполагается выигравший и
проигравшие. Радость превращается в
страсть; теперь она достаётся одному, а
остальным – горе. В такую игру впервые
сыграл дьявол в Эдеме...
Если ребёнок относится к семье как
к НАСТОЯЩЕЙ игре, он воспринимает и её
ценность, и правила поведения в ней как
повод для радости. Как обычно бывает?
Ребёнок видит играющую компанию. Он хочет
войти в этот игровой мир и задаёт вопрос: «Примете
меня?» А затем, если ему отвечают
утвердительно, сразу же спрашивает: «А
какие правила?» Он понимает, что войти в
игру можно, лишь соблюдая действующие в ней
правила. И это не тяжкие ограничения, а
наоборот, возможность принимать участие в
желанной игре.
Правильная игра – это игра, где
правила устанавливаешь не ты. Это и к семье
относится. Даже глава семьи – потому глава,
что следует правилам для главы семьи, а не
потому, что сам устанавливает новые правила.
В результате мы все друг другу служим и в
этом находим радость, потому что это
замечательная игра всерьез!
– Но ведь это можно сказать и об
отношениях Бога с людьми...
АНДРЕЙ: Конечно. Ролевая игра по
правилам, установленным Богом, – это Его
педагогический приём. Исполняя роль, данную
нам по Промыслу, мы обнаруживаем, что наши
чувства обретают навыки, приучаются к этому
игровому процессу, к различению добра и зла
(как об этом апостол Павел говорит в Евр.5:14);
наше сердце становится сердцем милующим –
мы соединяемся с Богом и уподобляемся Ему. И
это происходит не по нашим правилам: мы
принимаем Его правила, входим в Его Игру.
© Центр «Нарния», 2004
Окончание материала
читайте в печатной версии журнала
«« назад
|